«Следующий год будет легче. Для банков, но не для экономики» - «Финансы»

Уходящий год стал одним из самых сложных для российской банковской системы. О том, как прошел 2015 год для Сбербанка, чего ждать российским банкам в следующем году и какие перемены произойдут в самом Сбербанке в ближайшем будущем, рассказал в интервью «Финансы и Банки» президент Сбербанка ГЕРМАН ГРЕФ.

— 2015 год уже подходит к концу. Подведете итоги?

— У нас будут в плюсе и розничный, и корпоративный сегменты. Точный объем прибыли будет понятен по итогам декабря (за 2014 год по МСФО Сбербанк получил чистую прибыль 293 млрд руб.— «Финансы и Банки»), так как есть много влияющих на это обстоятельств, в первую очередь девальвация. И мы, конечно же, выйдем из негативной динамики по кредитованию.

— Вы упомянули девальвацию, каков ее вклад? В условиях неопределенности на нефтяном и валютном рынках пытаетесь ли вы снижать зависимость от валюты?

— Да, конечно. Мы три года назад прекратили кредитовать физических лиц в валюте. В корпоративном сегменте полностью уйти от валютного кредитования невозможно. Целому ряду клиентов нужна валюта, например, при реализации инвестиционных проектов. Но мы даем валютные кредиты только тем, кто имеет валютную выручку.

— И как такая политика отразилась на ваших активах?

— У нас происходит сжатие валютного портфеля, с начала года в части российского бизнеса он сократился в валютном выражении на 9%. Сейчас у нас около 28% кредитов в валюте.

— Какие у вас ожидания по следующему году?

— Если ничего экстраординарного не произойдет, то для банковского сектора 2016 год будет несколько лучше. Думаю, что в этом году мы все-таки прошли пик формирования резервов. Здоровые банки переварят плохие долги, и следующий год будет легче. Для банков, но не для экономики.

— Недавно вы говорили о том, что выступаете за дальнейшее снижение доли ЦБ в Сбербанке…

— Пока эта тема не обсуждается.

— То есть в ближайшее время этот вопрос неактуален?

— Все будет зависеть от доходов бюджета. Мы одна из «голубых фишек», которую можно продать даже на таком рынке — процентов 5–10%.

— Вы обращались с таким предложением?

— Нет. Если будет такая же цена на нефть, то у правительства будет две альтернативы — либо делать секвестр, либо продавать активы. Пока нет понимания, с каким уровнем цен на нефть мы будем жить в следующем году.

— Реально ли провести SPO Сбербанка даже в объеме 5% в условиях санкций?

— Это надо изучать. Я думаю, что объем будет зависеть от платежеспособного спроса на рынке.

— Накладывают ли санкции ограничения на продажу акций за рубежом и какие?

— Санкционные требования касаются запрета инвестирования американским и европейским инвесторам в акции новых выпусков банков—субъектов санкций.

— Раз уж мы заговорили об акциях, теперь будете получать ими часть бонусов — в результате запуска программы долгосрочной мотивации. Кстати, почему она стартует именно сейчас?

— Мы сделали это по закону, который, в свою очередь, был принят, как того требует «Базель». Есть регулирование ЦБ, и мы как «дочка» ЦБ обязаны были это сделать.

— Но ранее ЦБ был против подобной программы?

— Сейчас позиция ЦБ четко сформулирована, они не просто за, они предъявили требование это сделать всем банкам. Мы исполнили требование с большим запасом от того, что требует «Базель». Наша структура вознаграждения имеет большой перевес в сторону переменной части. У меня переменная часть — 85%, у правления — 80%. Из них 40% — это выплаты, привязанные к изменению стоимости акций банка. Мы зависим от трех параметров: объема чистой прибыли (это база для расчета), курса наших акций и уровня реализованного риска. Последнее — это отложенная норма, порядок или методику расчета должен утвердить регулятор в первый половине 2016 года. Часть отложенного платежа будет привязана к нему. В текущих условиях у нас теперь получился большой отложенный бонус.

— Насколько для вас это критично?

— Нам сделали переходный период, чтобы бонус откладывался не сразу. По правилам отложенный бонус должен распределяться равномерно — по трети каждый год в течение трех лет. У нас первый год откладывается меньше, второй год — побольше, и в третьем году мы входим в режим. Если сделать это сразу, было бы очень существенное падение доходов в течение следующих двух лет. Второй момент — курс наших акций зависит не только и не столько от нас. Мы были бы рады, если бы он зависел только от нас. Так что, я думаю, нашими акциями эффективно было бы платить часть доходов правительству.

— Что касается акционеров, по итогам этого непростого года вы пообещали им весьма щедрые дивиденды — 20% чистой прибыли по МСФО,— хотя по итогам прошлого платили 3,5%...

— 20% — это то, что мы обещали акционерам в рамках нашей дивидендной политики, а обещания надо выполнять. В прошлом году у нас были проблемы с капитализацией, и ситуация была очень неопределенной. Поэтому акционеры нас поддержали и согласились со снижением дивидендов. Сейчас мы видим, что самую сложную ситуацию, на наш взгляд, мы уже прошли и в состоянии пройти по капитализации без допэмиссии.

— Сбербанк традиционно много тратит на технологии, что тоже сказалось на дивидендах. Сколько было инвестировано в технологии в этом году и что сделано?

— Около 12% от всех наших расходов. При этом наши расходы на IT растут на 10–15% каждый год. В этом году мы практически со всеми вендорами переподписали прямые контракты и очень сильно оптимизировали затраты. Но это, конечно, не главная история. У нас в этом году произошли две очень серьезные вещи с точки зрения технологий. Мы завершили централизацию нашей платформы. И сделали радикальный поворот в понимании того, куда мы пойдем дальше: нам нужно полностью перестроить всю нашу технологическую платформу.

— Каким образом будет перестроена ваша платформа?

— Мы планируем перевести наши основные системы на технологию in memory data grid, которая позволяет обрабатывать практически неограниченный объем данных исключительно в памяти, то есть с максимальной скоростью. В качестве базовых технологий мы выбрали open source решения, в доработке которых банк принимает самое непосредственное участие. Платформа будет развернута в нашем облаке и будет иметь открытые интерфейсы (API), что позволит подключать к ней системы наших клиентов и партнеров.

— Что это даст на практике?

— Это позволит банку проводить практически неограниченное количество клиентских операций с высочайшей степенью надежности, предоставляя клиенту индивидуальные предложения в режиме реального времени. При разработке платформы банк использует методологию agile. Мы получим принципиально новую скорость вывода продуктов на рынок. Централизовав платформу и создав единую систему, мы уже в несколько раз ускорили вывод продуктов на рынок. Но сегодня мы измеряем его месяцами, а самые передовые компании — днями и часами. Причем речь о самых разных продуктах — выпуске новых кредитов, депозитов, страховых продуктов, решений для CIB. Сегодня любое изменение означает для нас тестирование два-три месяца всей платформы, потому что она жестко связана. Новая платформа строится на основе open source технологий и будет носить модульный характер, то есть можно будет спокойно добавлять новые модули, не затрагивая всю систему. В 2008 году мы сделали 3 тыс. изменений платформы за год, в этом году мы сделали уже 27 тыс. изменений, в следующем году сделаем более 40 тыс. В то же время, например, Amazon делает 10 тыс. изменений в день. С традиционными банковскими технологиями это невозможно.

— Каков будет экономический эффект?

— Новая платформа дешевле, потому что мы ее разрабатываем сами. Ресурсы для этого у нас есть — более 6 тыс. человек работают в «Сбербанк-Технологиях». В результате ее внедрения мы сможем отказаться от сотен миллионов долларов платежей глобальным вендорам в год. Для ее работы потребуются не большие машины, которые мы сейчас используем, а так называемые серверы класса low-end, то есть «железо» будет стоить в несколько раз дешевле.

— Это только ваши наработки?

— Мы выбрали платформу в рамках тендера, в котором участвовало 12 компаний, включая всех ведущих вендоров. Тендер выиграла малоизвестная американо-российская компания, название которой я бы не хотел сейчас называть. Они предложили очень хорошую платформу, которая в тысячи раз более производительна, чем у других компаний, при этом стоит разумных денег. Мы планируем использовать в качестве основы платформу с открытым кодом, а платить только за расширение для предприятий, которое необходимо для соответствующего уровня безопасности и сопровождения платформы. Мы активно участвуем в доработках кода и в этом смысле будем зависеть только от себя.

— Когда вы планируете перейти на новую систему?

— Это небыстрая история. Мы будем вводить новую систему модулями — первую часть уже в следующем году. Полностью мы должны все закончить в 2018 году.

— Внедрение новой технологической платформы повлияет на оргструктуру Сбербанка?

— Да. В ноябре мы уже создали так называемый блок Т — блок технологий, в октябре — блок С, куда выделили все сервисы. Вся структура сейчас состоит из трех составляющих: бизнеса, сервиса и технологий. Блоком Т руководит Вадим Кулик, блоком С — Станислав Кузнецов, курирует оба блока Лев Хасис.

— На этом изменения вашей оргструктуры закончатся?

— Мы планируем и другие изменения, в частности переход к бимодальной организации, которая подразумевает наличие в организации двух составляющих: business run и business change. Первая поддерживает текущий бизнес, вторая постоянно генерирует поток инноваций. В организационном плане — это та задача, которая стоит сейчас перед нами, и она, конечно, радикальным образом поменяет и всю нашу структуру. Во всех подразделениях мы выделяем функции run и change, потому что это разные люди с разными качествами. У них будут разные KPI. Раньше такого явного разделения не было. Это затронет всех менеджеров, которых в Сбербанке около 35 тыс. У нас есть достаточно широкий набор тестов, система кадровых комиссий для отнесения сотрудников в ту или иную категорию.

— Вы меняли также и структуру сети, каков результат?

— Проведено разделение наших офисов на розничные и корпоративные. Мы пришли к пониманию, что универсальная модель офисов неэффективна: слишком разные технологии используются. Мы оставили ряд розничных офисов, которые оказывают поддержку корпоративным клиентам, например, в части кассовых операций. За время реформирования мы сократили число офисов для корпоративных клиентов с 2,5 тыс. до 1,1 тыс. В первом квартале мы сократим еще более 100 офисов. Большое число офисов для юрлиц просто не нужно. У нас миграция на удаленные каналы в корпоративном сегменте более 90%, в отличие от розницы, где пока такого эффекта не наблюдается.

— Вместе с офисами сократился и персонал?

—У нас была внутренняя миграция. Так как мы расширяли розницу, часть сотрудников ушла туда.

— В Европе у вас сейчас тоже изменения. До конца года вы обещали определиться со стратегией там. Что будет с вашими европейскими банками? На днях было объявлено о подписании соглашения по продаже банка в Словакии…

— Мы действительно подписали соглашение по Словакии, сумму сделки и другие нюансы я пока раскрыть не готов. Стратегия у нас определена, но мы не готовы пока ее публично озвучивать.

— Европа принесет вам прибыль в этом году?

— Нет, в этом году мы получим по Европе убыток. Он в основном вызван общей ситуацией на европейском банковском рынке, который на данный момент характеризуется достаточно низкой маржинальностью, а также ситуацией с Хорватией, где властями, как ранее в Венгрии, было принято решение о принудительной конвертации валютной ипотеки. У нас там было ипотеки не так много, как в Венгрии, но тоже достаточно. Вся банковская система Хорватии, которая преимущественно состоит из банков с иностранным капиталом, понесла большой ущерб. Такими действиями правительство Хорватии резко бьет по инвестиционному климату страны.

— Каковы ваши потери от хорватской конвертации?

— Мы потеряли значительно меньше, чем другие банки на хорватском рынке, но в масштабах нашего европейского бизнеса, который сам по себе небольшой, эффект значительный.

— Можно ли сказать о том, что теперь Венгрия и Хорватия — основные претенденты на продажу?

— Пока так вопрос не стоит, но мы будем анализировать ситуацию с бизнес-климатом в этих странах.

— Помимо стран, где изначально присутствовал VBI, в Европе у вас есть проект удаленного банка в Германии. Планируете ли вы его тиражировать?

— Это одна из частей нашей стратегии. Мы открыли direct banking в Германии, сначала это были только депозиты. Но теперь мы наращиваем функционал и превращаем проект в полноценный digital bank. Сейчас разрабатываем платформу, которую мы будем пилотировать в странах нашего присутствия в Европе.

— Расширять географию присутствия в Европе именно с этой моделью не планируете?

— Пока нет. Сначала нужно модель отработать, отстроить все бизнес-процессы.

—У вас есть еще один актив, который грозит стать проблемным,— турецкий Denizbank. Насколько то, что сейчас происходит в политике, влияет на ваш бизнес в Турции?

— Мы не видим какого-то серьезного влияния на наш бизнес в Турции. Но на турецкие компании влияние есть. Мы находимся в постоянном контакте с нашим правительством, работаем со всеми клиентами, чтобы определить критичность этого влияния и постараться учесть в рамках тех ограничений, которые вводятся в России. Все понимают, что необходимо сохранять мосты. Мы один из таких мостов между нашими экономиками, и пока нет желания этот мост разрушить ни с турецкой, ни с российской стороны.

— Как вы оцениваете политику регулятора?

— Очень хорошо. Они делают большое дело, и очень профессионально, несмотря на все возможные проблемы и угрозы.

— В следующем году ЦБ будет столь же активен? В этом году лицензий лишились уже 95 банков.

— Я думаю, что около 10% банков потеряют лицензии в 2016 году.

— Тренд по многочисленным санациям, вы думаете, сохранится?

— Не думаю. Стало значительно меньше денег, и возможность спасать банки также сократилась. Кроме того, основные крупные банки, в отношении которых потребовалась бы санация, уже находятся в ней.

— Вы не рассматриваете для себя возможность участия в санации? Поступают ли вам подобные предложения?

— Для нас открыты все предложения, но мы их не рассматриваем.

— Еще одним приоритетом ЦБ является активизация борьбы с отмыванием, обналичиванием и легализацией доходов. Как это влияет на вас?

— Комплаенс сейчас очень сильно развивается. ЦБ очень быстро наращивает свою компетенцию, и так же быстро приходится действовать и банкам. Мы создали полноценную службу комплаенс весной 2013 года. Сейчас это большая структура со специальным Центром комплаенс в Санкт-Петербурге, который был создан в июле 2015 года за счет реорганизации службы комплаенс в территориальных банках, что позволило нам не наращивать издержки. Центр уже функционирует в полном объеме. У ЦБ есть планы и дальше усиливать это направление, ну и у нас, разумеется, тоже. Мы осваиваем новые технологии выявления сомнительных операций. За последний год в рамках 115-ФЗ мы выявили на 25% больше подозрительных операций и сообщили о них в Росфинмониторинг, но конкретную цифру мы не раскрываем.

— Нет ли у вас ощущения, что скоро вы должны будете полностью отслеживать действия всех ваших клиентов?

— Все к тому и идет. Я думаю, через несколько лет банки будут осуществлять полный контроль за операциями клиентов. Для этого нам, конечно, потребуются дополнительные инвестиции. В Европе и США это уже так.

— В этом году ЦБ реализовал давнюю идею создания в России национальной карточной системы (НСПК). Как вы относитесь к этому проекту? Почему вы не вошли в число банков, которые уже сейчас начинают эмиссию карт «Мир»?

— Как только технология будет готова к массовому выпуску, мы, конечно же, сразу войдем в нее. Что касается самой идеи НСПК и национальной карты — это вопрос, который был спровоцирован санкциями. Я против любых ограничений, в том числе законодательных, например выплат бюджетникам только на карты «Мир». Я думаю, что конкуренция должна быть честной и у клиентов всегда должно быть право выбора.

— У вас нет опасений, что если вы не будете в числе первых, то часть бюджетных организаций перейдет на обслуживание в рамках зарплатных проектов в другие банки?

— Опасений нет. У нас нет проблем с началом эмиссии, тем более что речь о массовой эмиссии пока не идет.

— Поговорим о вас? Поговаривают о том, что вы можете покинуть Сбербанк и перейти в правительство. Стоит этому верить?

— У меня нет планов менять место работы в следующем году. И у меня в принципе нет планов возвращаться на публичные позиции.

— Вы пришли в Сбербанк восемь лет назад. Тогда вы обещали научить слона танцевать. Удалось?

— Это вопрос корректнее задавать не мне, а нашим клиентам. Если они видят, что слон перестал стоять, а начал двигаться вокруг клиента (смеется), я думаю, они дадут свою оценку. Если они этого не заметили, значит, я ничего не сделал.

Интервью взяла Ксения Дементьева