Евгений Гонтмахер: «Социальные расходы на самом деле являются инвестициями» - «Интервью»

Член правления Института современного развития Евгений ГОНТМАХЕР рассказал порталу Банки.ру, зачем правительству переписывать стратегию развития страны до 2020 года, из-за чего в отечественной экономике расходы на улучшение жизни людей становятся обузой для государства и почему от российских банков нельзя требовать социальной ответственности.

— Вроде бы принятая относительно недавно стратегия развития России до 2020 года сейчас переписывается. Почему, на ваш взгляд, понадобились корректировки и обновления?

— Тому есть две причины. Первая — техническая. Если вы загляните в текст, принятый в конце 2008-го, то увидите там цифры по развитию страны до 2012 года. Эти данные потеряли свою актуальность, в том числе из-за кризиса. В стратегии написаны хорошие слова, однако цифры абсолютно ничем не обоснованы. Было бы позорно работать по программе, которая заведомо нереализуема даже по цифрам.

Вторая, более существенная причина — необходимость пересмотра модели развития, что публично признало даже наше консервативное правительство. Стало очевидно, что наша экономика архаична и с такой моделью у нас нет будущего. Сама жизнь вынуждает пересматривать не только цифры, но и какие-то принципы.

— Из этой стратегии непонятно, кто станет следующим российским президентом. Ведь известно, что инициатива написания программы «2020» и ее корректировки исходила от премьера Владимира Путина.

— Это вопрос политический, и, кстати говоря, наша элита им сильно озабочена. Потому что Дмитрий Медведев никакой программы не заказывал. А тут получается, что премьер берет на себя то, что по Конституции должен бы делать президент. То есть определять основные направления внутренней и внешней политики. А что будет на выходе? На выходе, я думаю, будет документ, который покажет, что мы прошли некий путь. Что же будет реально в политике правительства после 2012 года, можно только догадываться.

— В 2008 году в одном из интервью вы говорили, что для социальных и экономических реформ нужен некий знак от правительства. Почему сейчас мы озаботились реформами? На их проведение есть политическая воля?

— Политическая воля есть, но пока недостаточная. В начале кризиса, когда стоимость барреля нефти на мировых рынках упала со 140 до 40 долларов, в правительственных кругах царила паника. Я вспоминаю фразу Германа Грефа: «Реформы начнутся тогда, когда кончится нефть». Теперь нефтяные цены снова растут, и политическая воля начинает слабеть.

Мне кажется, что те люди, которые эту волю должны демонстрировать (у нас в стране два таких человека), просто до конца не понимают масштаб проблем. Они рассуждают так: «Давайте мы сейчас где-нибудь подкрутим маленькую гаечку, и все будет нормально». На самом деле все гайки разболтались. В том числе и в политике. Все упирается в инвестиционный климат, а инвестиционный климат — это вещь политическая.

— Но там есть и экономическая составляющая…

— Главная проблема реформ в России заключается в том, что нельзя на фоне архаичной экономики создать цивилизованный рынок труда, нормальную пенсионную систему.

— Пока непонятно, какой в результате окажется обновленная программа «2020», но эксперты уже сейчас говорят, что не будет возможности наращивать социальные расходы. При этом премьер Путин заявляет, что «сокращать расходы на социалку не будем, не дадим, все будет в порядке». Сможет ли государство не урезать расходы на социальную сферу?

— Сокращать расходы, конечно, не будут. Но на самом деле мы слишком много тратим по отношению к нашей слабой экономике. В то же время уровень социального развития у нас очень низкий, особенно если сравнивать с развитыми странами. Например, государство тратит очень мало на здравоохранение — всего 3,9% ВВП. Стандарт развитых стран, которые входят в Организацию экономического сотрудничества и развития, куда мы тоже хотим попасть, — 7%. Если мы говорим о демографии, то на семейную политику у нас расходуется менее 1% ВВП. Международный стандарт — минимум 1,5%.

Наша главная проблема в том, что у нас нет возможности наращивать социальные расходы, которые на самом деле не столько расходы, сколько инвестиции.

Даже если у нас начнется реальная модернизация экономики, мы должны понимать, что она тоже требует денег. Она требует инвестиций, причем со стороны бизнеса. Я категорический противник государственных инвестиций. Но если бизнес у нас обложен огромными социальными платежами и всякими другими условно-добровольными выплатами, откуда ему взять эти инвестиции? Значит, надо как-то компании освобождать от социальных расходов.

— Вы сказали, что в России нет нормальной пенсионной системы. Одна из самых дискутируемых проблем — повышение пенсионного возраста. Когда, по вашему мнению, решение об этом может быть принято?

— Я думаю, ближе к 2020 году. Для этого необходимо решить несколько задач. Одна из них — это даже не увеличение продолжительности жизни, а улучшение состояния здоровья граждан. Если мы хотим, чтобы мужчины уходили на пенсию, допустим, в 62 года, нам надо сделать так, чтобы они до 62 лет были здоровы и могли работать. А у нас доживают до пенсии сейчас только 60% мужчин, а из тех, кто доживает, значительная часть имеет хронические заболевания. Другая задача касается рынка труда. Людям предпенсионного возраста очень сложно найти работу. Работодателям в основном интересны люди средних лет — до 40—50.

У нас нет того, что есть на Западе, — непрерывного повышения квалификации. Почему на Западе актуальна проблема безработицы среди выпускников? Потому что в 25 лет человек оканчивает университет, хочет устроиться на работу, а место занято сотрудником, которому 65 лет. Во-первых, он здоров. Во-вторых, знает то, что знает выпускник университета, хотя давно окончил университет, при этом постоянно повышает свой уровень. В-третьих, у него опыт. Конечно, он более конкурентоспособен. Никакой молодой на его место не сядет, пока тот в 67 лет, если не позже, не уйдет на пенсию. У нас же схема другая. У нас люди в таком возрасте работают гардеробщиками, вахтерами…

— Когда будут решены эти задачи?

— Не могу сказать, в каком году. Возможно, никогда. Потому что надо смотреть на развитие процессов, а не подгонять процессы под какие-то индикаторы. Чем, кстати говоря, очень любит заниматься наше правительство.

— По-вашему, российская экономика социально направленная?

— Начну с того, что любая эффективная экономическая модель является социально направленной. Социальная направленность экономики заключается в стимулировании и государства, и работодателей, чтобы они вкладывали деньги в образование и здравоохранение, в том числе и через высокую оплату труда работников. То есть так называемые расходы на социальные нужды являются в действительности инвестициями. Вот это и есть социально ориентированная экономика, которая одновременно инновационная, наукоемкая и т. д.

В этом и заключается отличие социальной политики в условиях развитой экономики от социальной политики при нашей экономике. Потому что в нашей экономике социальные расходы — это обуза, которая действительно приводит к ухудшению макроэкономических параметров. В нашей экономической модели невозможно наращивать социальные расходы-инвестиции. Вот из такой системы надо вырываться, и это, кстати, оборотная сторона не только нашей сырьевой модели, но и всей нашей экономики, где нет конкуренции, где государство играет ключевую роль в бизнесе.

— Изначально в «Стратегии-2020» говорилось, что не менее половины населения России будет составлять средний класс, а ВВП станет ежегодно расти на 6,5—7%. При этом цены на нефть все время должны быть на уровне 100 долларов за баррель. Сегодня единственное, что выполняется, — это рост цен на нефть… Значит ли это, что теперь и другие показатели должны улучшаться?

— Нет. Сейчас цены на нефть растут из-за событий в арабском мире. Это очень вредно для нашей экономики по очень простой причине. Мы помним шок, который был в 1970-х годах, когда была арабо-израильская война. Тогда мировые цены на нефть резко подскочили. Но что получилось в результате? Прошло несколько лет, все развитые экономики перестроились на другой тип энергопотребления, потребления нефти, и цены резко снизились.

— Вы считаете, что сейчас происходит нечто похожее?

— Мы стоим на пороге революционных изменений в мире, связанных с бурным развитием возобновляемых источников энергии. Да, в течение короткого периода времени — года или двух — Россия сможет снять сливки с дорогой нефти, но дальше реальность будет уже иной. Через три-пять лет окажется, что во всех странах стоят ветрогенераторы, солнечные батареи, люди ездят на автомобилях, которые не потребляют такого количества чистого топлива. Это произойдет буквально через несколько лет. И тогда у нас нефть будет стоить не 120, а 20 или 40 долларов за баррель.

Кстати, умные страны-экспортеры типа Саудовской Аравии понимают, что 120 долларов за баррель, даже 100, ведут их к краху. На самом деле 60—70 долларов за баррель — это оптимальный вариант, поскольку такая стоимость делает нерентабельным создание возобновляемых источников энергии. А вот при 100—120 долларах это уже рентабельно. Понимаете? Поэтому не стоит кричать «ура» из-за того, что сейчас мы можем получить дополнительные 10—30 миллиардов долларов.

— «Стратегию-2020» с премьером обсуждали не только экономисты, но и банкиры. Какую социальную роль здесь могут играть банки? Сейчас граждане на себе не ощущают, что те идут им навстречу.

— В нормальной экономике банки выполняют очень большую социальную функцию. Потому что они аккумулируют сбережения населения.

— И выдают кредиты.

— Да, в том числе. У нас же сейчас сбережения в банках имеет только четверть населения. Это очень мало. Да, есть какие-то небольшие накопления, которые дома лежат под подушкой на черный день. Я не думаю, что банки здесь не дорабатывают — банки такие, какая экономика.

В нашей стране у людей низкая зарплата. Ведь банки работают на том, что используют деньги населения. Вот в Японии в банках лежит триллион долларов. Там уже много лет длится экономический кризис, но тем не менее у людей высокая зарплата, они далеко не все тратят на еду и одежду. У них есть сбережения. У нас при средней по стране заработной плате в 20 тысяч рублей в месяц люди с этих денег особо ничего отложить не могут.

— Почему банки не идут навстречу клиентам и не снижают ставки по кредитам?

— Банк — это коммерческая организация. Я не склонен считать, что он должен прыгать через голову и быть социально ответственным, работая себе в убыток.

Думаю, банки не дорабатывают в другой сфере: они не дают длинных денег нашей экономике, не кредитуют малый и средний бизнес. Это отдельная большая тема, связанная с системными недостатками, которые у нас существуют.
Беседовала Инна ЛУНЕВА,