Россия в шоке - «Финансы и Банки»

Ровно 25 лет назад в России начались масштабные рыночные реформы: переход от плановой экономики к рыночной. Те реформы были названы «шоковой терапией» и сочтены большинством населения неудачными. Сейчас в России вновь говорят о необходимости радикальных реформ. Ждать ли нам новой шоковой терапии?

Надо менять двигатель

О необходимости кардинальных реформ в российской экономике говорят давно, но в последние месяцы — все чаще. И в частных беседах, и открыто — как это сделал, например, глава Сбербанка Герман Греф во время международного инвестиционного форума в Сочи в конце сентября. Вопрос лишь в сроках — сколько времени осталось у власти на раздумья? Реформы должны начаться уже в 2016 году, убежден Герман Греф. «Отказ от резких, энергичных действий еще несколько лет — и настанет необходимость шоковых мер, ситуации выбора уже не будет!» — утверждает главный эксперт Frank Research Group Дмитрий Тарасов.

«Это как ездить на машине, не проводя технического обслуживания: вот прошел один срок, другой, а на третий раз выясняется, что масло менять бесполезно — надо менять двигатель... А это уж действительно шоковая мера!» — уточняет Тарасов.

Что подразумевается под «шоковыми мерами»? Есть официальный термин, связанный с именем известного американского экономиста Джеффри Сакса, который разработал программу шоковой терапии для Боливии, Польши и России, подразумевающую комплекс мер по переходу плановой экономики к рыночной. В России она началась ровно 25 лет назад, в ноябре 1991 года, когда кресло вице-премьера занял Егор Гайдар. Но можно под шоковыми подразумевать просто крайне жесткие и непопулярные меры, реализация которых будет болезненной для экономики в целом и для тех, кого это коснется. Например, поистине шоковым стал чрезвычайный план спасения Греции от финансового краха.

Шок без терапии

В первом значении о шоковых мерах сегодня почти не говорят. «Шоковых мер масштаба 1990-х не нужно, потому что все-таки речь не идет о полной смене экономической формации, на это нет желания и воли ни у кого», — полагает доцент ВШЭ Антон Табах. Сегодня в стране ситуация кардинально отличается от 1991 года: политическая обстановка устойчива, хозяйственный механизм действует. «Экономика хотя и не растет, но и не падает темпами 20—30% в год, безработица находится на естественном уровне 5,6—5,8%, а не 20—30%», — говорит Дмитрий Тарасов. Тогда почему же возникают эти разговоры?

Потому что российская экономика все же находится в состоянии шока, пусть это не выражается внешне в столь ужасных показателях, как четверть века назад. О необходимости структурных реформ заговорили с 2012 года, когда стало понятно, что нефтяной сектор перестал выполнять функцию драйвера российской экономики. Однако ни одной крупной реформы проведено так и не проведено, говорит руководитель управления торговых стратегий Dukascopy Bank SA Даниил Егоров.

«Значительной реформой можно считать только упрощение налогообложения для малого бизнеса и некоторые административные поблажки для среднего, — говорит Егоров. — Ни мер по защите интересов инвесторов, ни реформы судебной системы, ни фискального реформирования так и не произошло». Отсутствие этих реформ само по себе стало шоком, как только внешние рынки перестали быть благоприятными для России.

«Мы видим, что цены на нефть уже упали вдвое, а ряд показателей социально-экономического развития ухудшился сильнее, чем в 2008 году», — говорит директор аналитического департамента Промсвязьбанка Николай Кащеев. «Доходы населения с начала года сокращаются, потребительские расходы падают вслед за ними, — продолжает вице-президент «Опоры России» Павел Сигал. — Экономика России уже находится в состоянии шока».

«Сейчас мы нуждаемся в решительных мерах как никогда. Тонкие настройки, какими бы они ни были, уже давно утратили свой экономический смысл, — продолжает Егоров. — Долг регионов растет, разрыв в экономическом развитии между Москвой и остальными субъектами Федерации увеличивается, а дыра в госбюджете становится больше день ото дня. Импортозамещение и закрытие западных рынков позволило ликвидировать дыры в бюджете посредством девальвации рубля, однако в текущих экономических условиях это уже невозможно».

«Посмотрите на текущие заголовки экономических новостей: повысить нагрузку на нефтегазовый сектор, отказаться от индексации зарплат госслужащих и размера материнского капитала, отказаться от накопительной пенсии, — перечисляет Дмитрий Тарасов. — Все эти меры типа «латания дыр» — авось дотянем до лучших времен. При этом мы разрушаем источники долгосрочных инвестиций, основы социальной стабильности. А когда настанут лучшие времена, стартовать будет не с чем!»

Так что же следует делать? Какими должны стать эти решительные меры? Предложений много. Но есть одно, на необходимости которого настаивают все экономисты, опрошенные порталом Банки.ру. Это приватизация.

Приватизируем «нефть», «газ» и банки

Для большинства россиян это слово имеет лишь негативную коннотацию. Впрочем, даже западные экономисты признают, что российская приватизация 1990-х прошла не лучшим образом. Отчасти на эту негативную память опиралась власть, чтобы получить негласное согласие общества на огосударствление экономики. На каком-то этапе это было оправданно. В частности, госкорпорации, такие как «Ростех», «Роснано» или «Росатом», создавались в том числе и для того, чтобы ограничить доступ олигархических структур к стратегически важным ресурсам, напоминает Даниил Егоров. Но все хорошо в меру. Размер, которого сегодня достигла доля государства в экономике, не дает ей шанса развиваться дальше.

Другое дело, что решение этого вопроса станет весьма болезненным для определенных групп интересов: для них сама приватизация может стать очень даже шоковой.

В первую очередь в масштабной приватизации, по мнению экспертов, нуждаются два сектора экономики — банковский и нефтегазовый.

Когда 70% банковской системы представлено в виде всего лишь четырех государственных или полугосударственных банков, это несет в себе страшный риск, который однажды неизбежно реализуется, считает Антон Табах. «Это слишком много — по любым стандартам, кроме США!» — говорит Табах. Опасность госбанков не только в том, что они копят риски. Это делают и частные банки. А в том, что госбанки делают это с другим размахом: структура собственности банка сдвигает приоритеты в управлении банка у его руководителей, поясняет Антон Табах.

Похожая ситуация в нефтегазовой отрасли — той, которая дает основные деньги российской экономике. Пока дает. Даже по официальным прогнозам Минэнерго, спад добычи нефти в России начнется с 2020—2022 года. Причина в том, что отрасль представлена крупными госкомпаниями, которые не в состоянии разрабатывать новые мелкие месторождения (или эффективно использовать старые) и не способны внедрять инновации. Это одновременно означает и неспособность брать на себя риск, полагает эксперт по нефтегазовому рынку, партнер консалтингового агентства RusEnergy Михаил Крутихин.

Доля государственных компаний в нефтяной отрасли в России сегодня превышает 60%, хотя еще несколько лет назад была 20%. «Они не могут обеспечить такой рост добычи, какой обеспечили небольшие американские компании, занявшиеся несколько лет назад разработками месторождений сланцевой нефти», — уточняет Крутихин. В России доля малых компаний в добыче нефти составляет меньше 6%.

Параллель со сланцевой нефтью не случайна. Еще несколько лет назад у нас подсмеивались над ее разработчиками: слишком дорого ее производство. Но себестоимость ее добычи только за последние четыре года снизилась на 25—30%, приводят цифры в IHS Global. В итоге коммерческая успешность сланцевых месторождений стала одним из факторов, удерживающих цены на нефть на низком уровне. Но для нас этот пример важен и по другой причине.

«70% всей оставшейся нефти в России — это трудноизвлекаемые запасы, где себестоимость добычи может составить 50—70 долларов за баррель, — говорит Михаил Крутихин. — Никто в здравом уме не будет эти запасы разрабатывать, поскольку цена в среднем по этому году составила 45 долларов». Те единичные новые проекты, которые можно наблюдать сегодня в отрасли, — запланированные заранее. Ввод в эксплуатацию радикально новых месторождений прекращен».

Аналогичная ситуация и в газовой отрасли. «Газпром» — это компания, которая по политическим решениям руководства вкладывает миллиарды долларов в проекты, которые никогда не окупятся, и проводит трубопроводы по политическим решениям, а не экономическим соображениям».

Чтобы оживить отрасль, необходимо ввести рыночные отношения и заставить государственные компании работать как коммерческие структуры, говорит Крутихин. И это невозможно без приватизации — в первую очередь, «Роснефти» и «Роснефтегаза».

Впрочем, помимо приватизации, нашу главную добывающую отрасль способны поддержать и другие меры. Например, сегодня в России нет прямой переуступки права недропользования: если небольшая компания найдет крупное месторождение, она может продать это месторождение только вместе с собой или создав дочернюю компанию. Это тормозит геологоразведку. Если же ввести так называемые юниорские лицензии, это даст возможность небольшим компаниям проводить разведку, подсчитывать запасы и продавать права недропользования тем, кому будет под силу разработать это месторождение.

Но самое важное, что подстегнет компании к инновациям в секторе, — изменение налогообложения. «Надо вводить такую систему налогообложения, которая облагала бы только прибыль. Потому что компания, которая сегодня начала добычу нефти, выйдет в ноль лет через 5—7, а налоги должна платить уже сейчас, — говорит Крутихин. — Если мы хотим поощрить рост производства нефти, нам необходимо радикально поменять всю систему».

Номинально приватизация в России проводится каждый год, но ее объемы и выставляемые на продажу активы таковы, что, по сути, речь идет об имитации процесса. «Надо проводить ее не такими странными игрушечными сделками, согласованными где-то далеко от публики и открытой конкуренции, а на вполне открытых конкурсах, — убежден Дмитрий Тарасов. — С очень простыми условиями: максимальная цена покупателя».

Так или иначе, необходимо быстро снизить участие государства в экономике с текущих 70% до 40%, а в идеале до 25—30%, убежден директор по маркетингу Локо Банк Денис Зверик.

«Дать возможность людям зарабатывать на жизнь»

Какие еще меры необходимы для реанимации российской экономики?

«В первую очередь, это значительное изменение структуры государственного регулирования, — убежден Даниил Егоров. — Важно реформирование судебной системы, создание специальных институтов по защите собственности и защите прав инвесторов, специальные мероприятия по защите прав миноритариев. Наконец, необходимо так выстроить систему отношений с бизнесом и социальными и государственными заказчиками, чтобы российские деньги максимально работали на российскую экономику. Скажем, в США бюджетные компании могут мало что закупать за рубежом, в России же они могут закупать за границей все, что угодно — и чаще всего там и закупают».

Необходимо ввести заявительный порядок создания новых компаний и снизить регулирование, полагает Денис Зверик. «Снижение регуляторных функций государства вовсе не означает отсутствия правил. Смысл в том, чтобы люди снова захотели заниматься своим делом, а не искать «теплое местечко» в госмонополии», — уточняет он. Стимулировать рост и эффективность малого и среднего бизнеса необходимо также с помощью мягкой монетарной политики и инъекций ликвидности, полагает Павел Сигал.

«Смысл этих мер — дать возможность людям зарабатывать на жизнь на поле максимального размера с минимальным участием государства, — говорит Николай Кащеев. — Это абсолютная банальность, но когда у вас государство достигает доли 70% в ВВП, а число малых предприятий сокращается вдвое — не грех и повторить. Нужна максимальная свобода бизнеса и инвестиций и открытость экономики. Теперь, на мой взгляд, простым протекционизмом уже ничего не добиться, поздно. Технологии важнее временной дешевизны из-за валютного курса. Но эти простые меры не имеют смысла без реформирования институтов. Равные возможности для всех и незыблемость правил — вот что по максимуму должны делать институты. И конечно, срочное улучшение человеческого капитала через правильные стимулы, просвещение и медицину — немедленно и любой ценой. Пока экспорт сырья способен смягчить последствия либерализации всего остального предпринимательства».

Но если просвещение и медицина принесут свои плоды не сразу, то снижение регулирование может дать эффект уже через 1—2 года, уверен Денис Зверик. Кроме того, озвученные меры способны привлечь в Россию иностранные инвестиции. «Проблема защиты инвестиций и защиты частной собственности всегда были ключевыми на пути зарубежных денег в российскую экономику. Сейчас этот вопрос стоит чрезвычайно остро: Россия нуждается во внешних деньгах и готова решать этот вопрос самыми различными способами — кроме реформирования», — говорит Даниил Егоров.

Если обеспечить деньгам относительную безопасность, не придется снижать уровень денежной массы в стране, чтобы бороться с инфляцией, поясняет Егоров. Более того, инвестиции в новые технологии производства приведут к росту товарной массы, росту конкуренции — и к снижению цен, ограничению инфляции, — подтверждает Дмитрий Тарасов. По его мнению, главным объектом инвестиций должен стать транспорт.

«Развяжем транспортные узлы — получим невиданное снижение издержек и рост деловой активности», — уверен он. Тарасов обращает внимание на возможности, которые есть у российской экономики, на примере сельского хозяйства и пищевой промышленности. «Впервые за много лет эта отрасль находилась в честных конкурентных условиях и получила небольшую, но все-таки явную поддержку — ответом стал гигантский скачок производства и эффективности. Но кто скажет, что все резервы здесь исчерпаны? Да не задействовано и 10% возможностей этой отрасли! Вот пример эффективности четкой и ясной отраслевой промышленной политики, дающий очевидный результат».

Реформы? Не дождетесь!

Но достаточно ли политической воли у наших руководителей, чтобы воплотить в жизнь все эти меры? Ответ, к сожалению, негативный.

Опрошенные Банки.ру эксперты единодушны: рассчитывать на то, что власть перейдет к решительным действиям в экономике, не приходится. Плачевное состояние российского бюджета препятствует тому, чтобы власть вводила какие-либо налоговые послабления. «В текущих условиях сложно представить, чтобы власти фактически освободили бы нефтяные компании от налогов на несколько лет, пока новые проекты не выйдут на уровень рентабельности», — говорит Михаил Крутихин.

В то же время наличие резервов позволяет пока затыкать «дыры» в бюджете. И даже тот факт, что Резервный фонд закончится уже в следующем году, не является поводом для решительных действий. «Минфин может задействовать второй нефтяной фонд — Фонд национального благосостояния, объем ликвидных активов в котором сейчас составляет около 50 миллиардов долларов», — говорит экономист экономист Citi по России, Украине и Казахстану Екатерина Власова.

Плюс приближающиеся выборы президента России (они должны пройти в марте 2018-го) заставляют отложить непопулярные меры в долгий ящик. Нет оснований рассчитывать и на проведение масштабной приватизации, особенно в отношении «Роснефти». «Как и в Евросоюзе, российские лидеры, по всей видимости, не готовы тратить свой политический капитал на масштабные и резкие преобразования», — поясняет Егоров.

Может, обойдется?

Что же будет с Родиной и с нами, если радикальных реформ мы в ближайшее время не увидим?

При таких условиях потенциальный среднесрочной рост российской экономики составляет 1,5—2% — не так плохо по сравнению со многими странами, но довольно скромно по российским меркам, — считает Екатерина Власова. Опустошение Резервного фонда в 2017 году станет непосредственной угрозой для устойчивости бюджетной системы, считает Власова. «Низкий уровень госдолга и привлекательные ставки позволяют существенно нарастить внутренние заимствования без создания рисков для макроэкономической стабильности», — уверена экономист. Кроме того, есть Фонд национального благосостояния. Наконец, при благоприятных условиях может быть расширена программа приватизации и повышен план внешних заимствований, уточняет экономист Citi.

А пока «никакой катастрофы не случится, просто рецессия в силу общего восстановления мировой экономики перейдет в стагнацию, однако груз экономических проблем во всех сферах экономики никуда не денется и рано или поздно обернется еще более сложным кризисом, чем мы наблюдаем сейчас», — уверен Даниил Егоров.

Изменения в сторону деградации идут быстрее, чем в сторону прогресса, предупреждает Николай Кащеев. «Стагнация, депрессия, критическое отставание, из которого рано или поздно придется выходить действительно шоковыми методами, — вполне возможны, — считает главный экономист Промсвязьбанка. — Самое плохое — это ухудшение человеческого капитала: плохое образование, медицина. Это критически опасно».

Милена БАХВАЛОВА,