«Мы находимся в фазе очень медленного восстановления» - «Интервью»

Александр Морозов возглавляет сравнительно молодой департамент исследований и прогнозирования Банка России чуть больше года после работы финансовым аналитиком в HSBC. В интервью Банки.ру Александр МОРОЗОВ рассказал, как Центробанк использует данные департамента в своей работе и почему его позиция может не совпасть с позицией регулятора.

— У вас репутация одного из лучших прогнозистов курса рубля в России — еще со времен вашей работы в HSBC. В ЦБ вы уже год — совпала ли реальность с ожиданиями, которые были у вас в самом начале работы в Банке России? Есть догадки, почему выбрали именно вас и именно в то время?

— Я думаю, это ни в коей мере не связано с тем, что прогнозы курса рубля, которые я делал, оказывались достаточно точными. Но поскольку я на предыдущих местах работы писал также аналитические обзоры, которые довольно активно цитировались и которыми пользовались в финансовых кругах, это как раз и явилось главной причиной, почему меня сюда пригласили. Я бы очень сильно удивился тому, если бы меня пригласили на эту работу из-за того, что ЦБ не умеет прогнозировать курс рубля.

— Мало ли как бывает! Департамент исследований и прогнозирования достаточно молодой — ему еще нет и года. Что достигнуто и куда вы идете дальше? Есть ли идеи, каких исследований не хватает ЦБ и что нового еще вы планируете исследовать в ближайшее время?

— Что касается ожиданий и реальности, могу сказать, что реальность превзошла ожидания. Во время своей карьеры я успел много где поработать и был готов ко всему, но меня поразили высокий профессионализм моих коллег по Центробанку и четкая заряженность на результат: когда задача поставлена — она выполняется, причем в срок.

— А где вы работали до этого?

— Начинал свою карьеру в академической среде, в Институте экономики АН СССР (потом она стала РАН). Недолгое время — меньше года — поработал в консалтинговой компании, которая занимается стратегическим консультированием. И 11 лет — во Всемирном банке. Там у меня был широкий круг обязанностей: аналитические способности были востребованны, еще участвовал в проектах, связанных с развитием налогового, таможенного администрирования, с работой Казначейства, Министерства финансов. Затем я перешел в HSBC на должность главного экономиста по России и странам СНГ и Балтии.

— Какие исследования планирует провести в ближайшее время ДИП?

— У нас есть план до конца 2018 года. Первая категория исследований будет касаться того модельного аппарата, который мы используем в департаменте. Это прежде всего модель общего равновесия (в принципе, мы уже сейчас ее используем в макроэкономических прогнозах), эконометрические модели — нам осталось только доработать этот инструментарий, а основная работа уже месяц как завершена. Стоит задача более четкого описания российского финансового сектора в моделях общего равновесия с тем, чтобы более точно отражать влияние ключевой ставки ЦБ на остальные ставки экономики, например.

Второе направление работы касается макроэкономических исследований, прежде всего поведения инфляции. Так как ЦБ хочет добиться уровня инфляции в 4% до конца 2017 года, то, естественно, все вопросы, связанные с тем, как процесс идет и что на него влияет, представляют не теоретический, а практический интерес. Мы стараемся быть полезными Банку России с теми выводами, которые дают наши исследования.

Сюда же можно отнести готовящиеся исследования по состоянию экономики — например, какие темпы роста являются устойчивыми для России в существующей парадигме. От ответа на этот вопрос также выстраивается мостик к тем решениям, которые принимает потом ЦБ в денежно-кредитной политике.

— А банковский сектор исследуете?

— Исследование банковского сектора и в целом финансового — еще одно направление работы. Должны обязательно изучить, как формируются спрос и предложение на кредиты. Особенно в российских условиях, потому что наша банковская система достаточно специфична: достаточно сегментированна как по размеру, так и в региональном масштабе. От этого может зависеть доступность кредитов — в одном регионе они могут быть доступны, в другом — недоступны… Поскольку все обычно смотрят на ситуацию в экономике страны в целом, эти нюансы могут оказаться значимы. И это дает мне мостик к еще одному направлению работы — отраслевые и региональные исследования. Поскольку Россия страна большая, мы видим неравномерное развитие регионов. То есть если есть спад в экономике, это не означает, что он происходил одновременно и по всем регионам. Региональный аспект инфляции для нас очень важен: можно ли отследить ценовые импульсы, которые формируются в одном регионе и перекидываются на другой, можно ли использовать эти закономерности для прогнозирования инфляции. Скорее всего, будет возникновение основных импульсов в центрах импорта — Москве и Санкт-Петербурге, а потом они будут передаваться дальше, к регионам. Но это еще предстоит исследовать.

Исследования реального сектора экономики мы также проводим. Ждем, когда Росстат наконец опубликует межотраслевой баланс, чтобы на этой базе тоже запустить ряд исследований, которые позволят отразить цепочку межотраслевых взаимодействий.

— Тема с big data сейчас очень модная, поэтому не могу не задать вопрос: а вы планируете работать с «большими данными» в ближайшем будущем? Какие вообще методики исследований применяет ДИП ЦБ в своих исследованиях?

— Да, у нас есть проекты и по big data. Один уже запущен — «Индекс потребительских цен в реальном времени»: мы будем отслеживать через интернет-магазины, как формируются цены и происходят их изменения. Эту информацию мы будем использовать для краткосрочного прогнозирования инфляции в пределах месяца-двух: именно через интернет-магазины ценовые импульсы можно уловить быстрее всего. Также не является первоочередной задачей (скорее, относится к периоду 2018 года), но стоит у нас в планах, проведение и других проектов в области big data — в частности, по тому, как формируется спрос на жилье. Есть идея использовать эти данные как аналог опережающего индикатора для строительства и экономики в целом. Собираемся использовать «большие данные» из Интернета в части роста запроса на какие-то товары или услуги. Рынок труда (запросы на конкретные вакансии, увеличение количество ищущих работу людей) также может отражать возникновение новых трендов, которые в официальной статистике не улавливаются, — то есть это более свежая и актуальная информация, которую с помощью Интернета и проектов big data представляется возможным «выловить».

— А в центробанках других стран работают с «большими данными»?

— В Европе, в частности в Бундесбанке, были проекты по big data — это точно. В Банке Англии тоже недавно исследовали формирование инфляционных ожиданий с помощью «больших данных».

— В своих исследованиях вы собираете огромный массив данных. ЦБ потом использует их в своей работе?

— Да, как я и объяснял: ЦБ будет использовать полученные нами данные, делая свои прогнозы еще более приближенными к реальности.

— Часто ли совпадают результаты ваших исследований с официальной позицией регулятора?

— Речь идет, наверное, о степени совпадения. Команда профессионалов, как правило, находит между собой общий язык.

— В ноябре прошлого года ДИП в своем докладе говорил о том, что низшая точка спада инвестиционной активности в России еще не пройдена. По прошествии десяти месяцев что вы можете сказать — когда нам ждать инвестиционного дна? Или оно уже позади?

— Мы ждем, что в следующем году инвестиции в основной капитал покажут положительный рост. Важно то, что уже видны некие положительные моменты, которые должны способствовать реальному росту инвестиций. Таможенная статистика последних месяцев говорит о том, что даже год к году наблюдается рост так называемого инвестиционного импорта (машины и оборудование прежде всего). Ясно, что если все это закупают, то точно не для того, чтобы оставить где-то ржаветь. Поэтому с определенным лагом можно ожидать, что это найдет свое отражение и в динамике инвестиций в основной капитал. Но здесь нужно разделять разные понятия. Инвестиции в здания и сооружения — это немного другое, и здесь ситуация продолжает обстоять не очень благоприятно, в строительной отрасли продолжается спад. Однако с точки зрения производительности инвестиции в машины и оборудование дают более быстрый результат.

— В своем последнем заявлении по итогам заседания совета директоров ЦБ 16 сентября Эльвира Набиуллина отмечала, что рубль будет оставаться привлекательным для внутренних и внешних инвесторов. Согласны ли вы с этой позицией? Что будет происходить с рублем, скажем, до конца года?

— Действительно, рублевые активы выглядят достаточно привлекательно как для российских резидентов, так и для нерезидентов, что можно подтвердить конкретными фактами и цифрами. Во-первых, продолжающимся с начала этого года опережающим ростом рублевых депозитов населения по сравнению с валютными и снижением уровня долларизации. В корпоративном секторе наблюдается похожая ситуация. Во-вторых, продолжается приток иностранных средств в российские активы, на рынок акций и облигаций. Одна из причин заключается в том, что с позиции макроэкономической устойчивости Россия уже прошла самое худшее (даже сильное падение цен на нефть не вызовет те шоки, которые были раньше). В то же время рублевые ставки гораздо привлекательнее, чем валютные. Инвесторы это понимают и «голосуют рублем».

Это означает то, что чистый отток капитала (вы знаете, что в этом году он существенно уменьшился) в абсолютном и относительном выражении значительно снизится и не вернется к прежнему уровню. Одной из причин является сохранение рублевых ставок на привлекательном уровне.

Важно отметить и то, что мы уже прошли через период сильнейших пертурбаций, и я могу сказать, что плавающий курс сыграл свою положительную роль. К настоящему моменту волатильность курса рубля снизилась — сейчас мы вернулись к уровням, близким к тем, что были несколько лет назад. И это притом, что цены на нефть по-прежнему и непредсказуемы, и очень волатильны, чего раньше не было. Конечно, рубль по-прежнему реагирует на нефть, но его колебания не слишком велики. Это хорошо и для реального сектора, потому что волатильность — это не что иное, как риск.

— Не так давно было много разговоров о том, что экономика России достигла дна. Что говорят ваши данные, скоро мы это дно преодолеем?

— Ситуация в экономике выруливает на плюсовые значения. Оценка за второй квартал не очень определенная — не было ни спада, ни роста, что-то около нуля. В третьем квартале, скорее всего, будет небольшой рост. И опережающие индикаторы по четвертому кварталу говорят о том, что плюсовые темпы роста более вероятны.

— Почему это не так видно по общей обстановке?

— Мы все равно находимся в фазе очень медленного восстановления и пока будем в ней находиться. Потому что когда экономика переходит от резкого спада к резкому восстановлению, тогда растет все, и ни у кого нет сомнений. А у нас такая ситуация, когда полная адаптация к низким уровням цен на нефть еще не завершилась и отдельные отрасли экономики (строительство, автомобильная промышленность) все еще показывают минус, а другие показывают плюс. Минус на плюс, конечно, в математике будет минус, но в российской экономике прирост объемов производства в отраслях, где виден рост, все же чуть превышает те, где роста нет.

— Возможен ли устойчивый экономический рост при сохранении падения доходов населения, как мы наблюдаем сейчас в стране? Ведь это парадокс получается…

— Парадокса здесь никакого нет. Существовала модель развития экономики, которая была основана на том, что доходы не растут в течение долгого времени, притом что сама экономика растет. Это советская экономика 1930-х годов, времен индустриализации, когда доходы населения изымали для обеспечения инвестиционных проектов, которые, в свою очередь, обеспечивали экономический рост.

Сейчас у нас ситуация, когда доходы больше снижаются по сравнению с корпоративной прибылью, — часть процесса перестройки экономики. У нас до кризиса 2008 года был серьезный перекос в пользу зарплат по сравнению с корпоративной прибылью. Сейчас корпоративная прибыль восстанавливается, и это здоровый процесс. Если говорить про источники роста, то один из них — это реализация экспортного потенциала как в части традиционных отраслей, так и в части нетрадиционных, которые внезапно стали очень конкурентными. Правда, должно пройти время, чтобы это преимущество реализовать.

— Какие отрасли вы имеете в виду под нетрадиционными?

— Это те, которые практически ничего не экспортировали. Либо вообще, либо в совсем мизерных объемах. Скажем, сельское хозяйство — традиционная отрасль, и рост экспорта здесь будет происходить и дальше, скорее всего. А вот рост экспорта пищевой промышленности — это тенденция последнего времени, я что-то не слышал раньше, чтобы Россия что-то там активно экспортировала. Мы видим, что сейчас крупные иностранные компании — производители автомобилей переформатируются, чтобы производить не только для российского рынка, но и для других. А что касается российских производителей, тут возможностей очень много, потому что по критерию цена — качество они однозначно выигрывают. Но если раньше компания экспортом не занималась, то начать — это большая проблема для нее: надо куда-то ехать, работать на другом языке. И пока этот процесс не будет до конца проработан (а на это требуется иногда не один год), никаких значимых объемов мы не получим. После того как это начнет работать, это может послужить одним из весомых драйверов экономического роста в России. И это, на мой взгляд, правильно, потому что открытость экономики и возможности экспорта дают компании возможность сравнить себя с другими. То есть это более мощный стимул повышения эффективности, чем когда компания варится в собственном соку.

— Не тревожит ли ЦБ, что инфляция падает преимущественно из-за продолжающегося падения доходов населения?

— Я от имени ЦБ, наверное, не возьмусь отвечать, но, мне кажется, этот вопрос не слишком правильно сформулирован. Я не считаю, что у нас инфляция падает преимущественно из-за падения доходов населения. Безусловно, политика ЦБ влияет на спрос в экономике, сдерживая его, — поэтому инфляция и снижается. Но основная причина не связана с падением доходов.

— А с чем связана?

— С исчезновением эффекта тех шоков, с которыми российская экономика столкнулась в 2014 — начале 2016 года.

— В чем основные сложности достижения поставленной ЦБ цели в 4% инфляции к концу 2017 года?

— Для нас было бы гораздо легче и проще, если бы процесс снижения инфляции сопровождался аналогичным или более быстрым снижением инфляционных ожиданий. Чтобы политика Центробанка внушала больше доверия. Чтобы не только журналисты или финансовые аналитики, но и население верило, что ЦБ не бросает слова на ветер. Мы пытаемся это объяснить и показать, но нас не всегда слышат. А ведь те прогнозы по инфляции, которые ЦБ публикует на год вперед, как правило, имеют обыкновение сбываться — вы можете это увидеть и сами.

Беседовала Эмма ТЕРЧЕНКО,